Вдогонку предыдущему посту- Заглянуть если в прошлое, - начал этот седой старик, - тьма тьмущая там... Но надо мне рассказать, хоть сколько-нибудь, иначе сгибнет оно, сгниет все. Тьма вся эта. Он помолчал немного. Вздохнул, отпил из чашки.
- Я вот все гляжу в прошлое, - наконец, заговорил он снова, - а меж тем тогда, сами понимаете, когда, я все глядел в будущее. Глядел и эту самую тьму видел, только с другой стороны. Может, все тьма? И сейчас, значит, тьма? А может, это просто я слепой, как щенок; таращу глаза неясно куда, а голова моя за глаза никудышные додумывает? Непременно, я слеп; но не сердце, оно чисто и ясно до сих пор. Правда, сдается мне, не моего тела это сердце; так бы и сгубил я его, не будь в нем столько надежды – не моей, опять же, надежды. Хотя ведь, если подумать, одна она давала мне силу, четкость намерения... А голова - бедная моя голова!.. вечно она в замешательстве. Нельзя тут головой, как и музыку нельзя руками. Но знал я? Да и не мог, в общем-то. Я думал и думал. И глядел. Во тьму.
Он смотрел куда-то вперед и вверх. Лицо его было туманно и мечтательно, как у человека, погрузившегося в глубокие воспоминания.
- Но был счастлив, - улыбнулся он... вдруг; его взгляд прояснился, - Я только так говорю – тьма – виделось-то все светлым, высоким. Никаких пустяков, никакой суеты. Но – однобоким, нескладным каким-то, разрозненным. Однако столько в нем виделось смысла! А мы, мечтатели, так друг друга утешали, почитая себя за великие умы! Но все-таки это темень темнющая, потому что дела в этом не было – соли не было! А есть она, соль эта? Я утерял к ней вкус. А может, и не он это был. Может, нет соли никакой.
Старик снова задумался. Он продолжил слегка отстраненно:
- Мы мечтали и сочиняли. Мы были художники. Это совсем тогда было, - он махнул рукой в сторону, - мы сложили столько поэм... Но мир так и не тронулся. Да и никогда не тронется, с чего бы это ему. Эх, прекрасное было время... Все случается только однажды - в этом и прелесть. Мир умнее нас.
Жаль, однако, прошлое; невыносимо. А ведь в то же время я совсем ни о чем не жалею. Как же это красиво... это красивее и умнее, чем когда-либо выдумывал человек. В этой красоте несбыточности и есть сейчас вся моя жизнь. Потому я не силюсь и не желаю ничего вернуть, я не смогу придумать ничего лучше. Говорю же, мир умнее нас!
После недолгого возбуждения старичок вновь принял усталый вид. Глаза его были влажны, как у всех старых, подбородок подрагивал, а с ним и морщинистые щеки. Дед еще отпил из чашки. Кажется, он засыпал.
- Вот вы тоскуете, - вдруг заговорил он другим голосом, - а ведь нет никакой тоски. Мой дедуля вот тоже так сидел, болтал без умолку, а мы его всё жалели. А вот теперь я сам дед старый. Чего меня жалеть? Я это сам разберусь, и жалеть тут нечего. Это все молодое... Слова-то этакие – это ведь тоже от молодой жизни, откуда мне другие знать?.. А вот сами вы потом поймете... – он зевнул, - люди глупые, бедные... Но добрые такие...
Больше дед ничего не говорил. Он дышал тихо и ровно, грудь его едва шевелилась. Так же сонно и неспешно текло время. Будто и оно было чем-то, что господствует в кипящем жизнью молодом мире.
