Сегодня небо было слишком чистым и грустным. Серое, с оттенком синевы, оно казалось мне опустошенным. Будто кто-то решил высосать, вытянуть из него его привычно яркий, почти режущий глаза, цвет. Совершенно одинокое облачко, в форме кудрявого, в ожидании сидящего пуделя, мне, впрочем, тоже показалось грустным не менее, чем само небо, выступающее в роли старого холста, с этими своими сероватостями... Не исключаю и того, что это проделки моего взора и не слишком хорошего настроения. Быть может небо и не такое печально-серое, а облачный пудель не такой грустный, и сидит от там от того, что именно в этом месте он нашел склад косточек.
Я отвлекся от окна и посмотрел на зеркальную поверхность фортепиано, стоящего здесь скорее для красоты или для "чтобы было", чем для его первоначальной цели - музыки. В пыли на его клавишах можно было утонуть и захлебнуться. Казалось, что стоит тебе только дотронуться кончиком пальца до серой от пыли клавиши, как эта пыль сразу втянет тебя во тьму, и первым делом ты, если и не умрешь сразу, то лишишься возможности дышать и видеть. И от этого, конечно же, еще меньше хотелось приближаться к инструменту. Хотя он, без сомнений, как и любой инструмент любой профессии требует к себе внимания, заботы и...ласки. Словно капризная роза или, скажем, девушка...(?) Но я не хотел оказывать внимание ни девушкам, ни цветам, ни инструменту, ни себе.
Примерно раз в два-три часа тишину, стоящую вокруг меня, бестактно и совершенно жестоко, с проявлением вандализма и варварства, нарушали люди, живущие за стенкой. Их принято называть соседями. Они кричали и били посуду... Я никогда не любил шум и слишком громкие звуки, и тем более - скандалы. Ничто не выводило меня из моего привычного равновесия и состояния задумчивости флегмы, как выяснения отношений. Будь эти выяснения конкретно со мной или просто где-то рядом между кем-то. Именно это пробуждало во мне плохо контролируемую агрессию, от которой можно было избавиться лишь с помощью физической боли, куда более ощутимой, чем боль от падения на асфальт с велосипеда или от ожога, что, конечно, вызывало некоторые трудности. Некоторые. Иногда.
Впрочем эти проблемы ограничиваются косыми взглядами некоторых моих знакомых и общим непониманием от большинства людей, которые почему-то меня окружают.
Всегда спрашивал себя: почему? Как так вышло, что окружающие меня люди, на столько мне безразличны? Хотя, не скрою, безразличие порою сменяется раздражением и желанием засадить пулю в лоб. Иногда пулю молчания. Хотя бы.
И вот в очередной раз за стенкой послышались треск, визг, крик, звон стекла... В этот раз я остался безразличным, потому что был занят разглядыванием лужи, смотрящей на меня снизу, с самого неровного асфальта, покрытого трещинами и чем-то цветным, что когда-то было частью забавного детского рисунка. Оставшейся кривой цветок постепенно и плавно растекался в луже белизной дешевой краски. Именно сейчас эта лужа казалась мне пропастью. Она была там круглый год, превращаясь зимой в каток 3х4, в остальные три сезона - то ли в болотце, то ли в канавку, то ли в прудик. Но сейчас, именно сейчас эта лужа была бездной, пропастью, черной дырой. Это как зеркала... Они на протяжение всей твоей жизни высасывают из тебя тебя самого, и, скажем, через не отсчитываемую половину твоего существования, зеркала уже не просто опустошают тебя, они делают из тебя себя. Иногда мне думается, что любая зеркальная поверхность, будь то вода, стекло, отполированный стол и само зеркало, выдумали нас всех. Создали проекцию. И только представить: чем больше ты смотришь на свое отражение, тем быстрее умрешь. Может быть так отмеряется жизнь? Количеством секунд, что ты смотрел сам на себя, в то время как твое отражение постепенно становилось твоей заменой, с твоей жизнью, но не в этом мире. Вот так и с лужей. Сейчас она явно заглатывала все, что видно, заглатывала и не отпускала, начиная переваривать и перерабатывать. И она заглатывала меня в свою тьму с головой и со всеми железками, висящими на мне.
И именно сейчас, пожалуй, можно ненадолго заглянуть вовнутрь этой лужи, изучить ее содержимое и полюбоваться на не осуществленные кем-то, когда-то мимо проходящим, мечты, желания, обещания. Может быть там я смогу найти себе тихий уголок, где мне не придется каждые несколько часов возвращать себе состояние без агрессивности с помощью физической боли.
Я становлюсь на подоконник и ныряю вниз из открытого окна, прямо в кричащую тишиной пропасть, что так любезно раскинула мне свои объятия. Хотя, конечно, кому как ни этому подобию зеркала принять очередную проекцию, с таким интересом смотрящего на собственное отражение, которое с каждой секундой становится все менее четким.
Да, кажется, меня, как и тот цветок из дешевой белой краски, размывает в этой луже по разным углам. И вопрос только в том, как же можно собраться обратно и вылезти, забрав самого себя из зазеркалья.
Добра вам..)
Спасибо.