Не знаю, бывают ли у вас приятные духу споры с приятными духу людьми, после которых этому самому духу раскатисто тепло от затылка до пят. Не знаю, чувствуете ли вы в такие моменты себя счастливым, хоть и понимаете, что ваш собеседник совершенно не зрит в корень, но не зрит в корень так, что его неумолимо сильно хочется слушать. Не знаю, как у вас, но у меня — бывает. 

Иногда, без четверти два, я обедаю в кафе напротив со своим сослуживцем, сэром Томасом Н. из Трентона, штат Нью-Джерси, — престарелым американцем, слепо и беспамятно влюбленным в Россию, чья совершенно беспощаднейшая любовь к нашей с вами Родине не отпускает его в отеческие пенаты уже двадцать с лишним лет. Так вот, Том — как он просит себя называть — производит впечатление мудрого и начитанного человека, с которым приятно побеседовать за ланчем абсолютно обо всем, начиная с политики республиканцев и заканчивая невероятными ингредиентами его излюбленного русского деликатеса — борща, который так вкусно готовит его арендодатель и, по совместительству, сожитель, баба Маша. 

А вот, например, вчера, за чашкой чая, он сетовал мне на неглубокое и совершенно непоучительное содержание некоторых книг, именуемых беллетристикой. Что, мол, в ней, этой литературе, нет той мотивационной жилки, которая есть, например, в книгах Кастанеды. Или, скажем, нет трагедии с драмой, к-рые, по обыкновению своему, присутствуют в «Фаусте». А поскольку мы с ним — люди разных формаций, я не смела спорить, а лишь слушала его многочисленные доводы, аргументы, приправленные выдержками из классики, и мне было до мурашек приятно, что я, — именно я, а не кто-то другой — здесь и сейчас наслаждаюсь тем, какой прекрасный и убедительный бред он несёт. Бывало, м? 

Мысль о неправильной трактовке беллетристики не покидает меня и сегодня. А надо бы, чтоб покинула. Вы не против, если я её здесь оставлю? Не против? Спасибо.

Так вот, мне совершенно непонятно, почему обладатели такой удивительной роскоши, как ум, впадают в ересь, присущую людям, которые такой роскошью, к их сожалению, не обладают. Скажите, когда вы пробуете мясо, вы же не ожидаете, что во рту останется привкус рыбы? Нет? Так почему же некоторые, как, например, Том, ждут от беллетристики каких-то высших учений, просветлений, озарений, научных идей и прочего, ей не присущего. Ищут в ней Великий Смысл или Лучший Рецепт Сливового Варенья, а после долгих и безуспешных поисков праведно гневаются, как будто им что-то обещали, они ждали, но так и не получили — какой же, думают они, грубый наёб! По моим скромным сведениям, ни в одной из аннотаций к fiction-букам не было ни слова сказано о том, что, мол, «здесь, ИМЕННО ЗДЕСЬ, кроется Великая Тайна и Великая Истина», потому что обычно там всего-то немного раскрывается сюжет. Но некоторые, прочтя и не найдя желаемого, громко сокрушаются вместо того, чтобы просто порадоваться увлекательному чтиву. 

Люди, которые не знают, что такое беллетристика, а особенно — хорошая беллетристика, сейчас зря потратили время. А это так ужасно — зря тратить время, да? Ну ладно, что же такое — эта беллетристика? Ну-ну, не трогайте гуглю, это риторический вопрос. Я отвечу сама. В общем, хорошая беллетристика — это такая беллетристика, которую интересно читать людям средних умственных способностей, образованным (к высшим учебным заведениям это не относится, к этому нужно как-нибудь вернуться) и имеющим достаточные эмпирические познания в области чтения. 

Существует два совершенно простых критерия оценки беллетристики, которую, при наличии обоих из них, можно считать интересной: а) хорошая идея; б) качественное исполнение. То есть, понятно, да: если автору в голову пришел хороший сюжет, и он качественно его расписал текстом с явной стилистикой и приятным языком, то такая литература называется хорошей беллетристикой (она же satisfactory fiction). 

Наверное, надобно привести наглядные примеры. Ну, допустим, донцовские детективы — это плохая fiction (хреновые идеи в хреновом исполнении), лукьяновская фантастика — средняя fiction (вполне себе хорошие идеи в примитивном исполнении), а вот те же Брэдбери, Браун, Мураками и даже мой наилюбимейший Пелевин — хорошая fiction (ну, понятно, да?). Есть ещё одна разновидность — беллетристика «высший пилотаж»: книги, над которыми задумываешься, но при этом они не грузят стокилометровыми моралями и нуднейшими заумностями. Ну вот как Цикл книг «Накхи», Фрая. 

Тут ещё надо понимать, что уметь думать — это не всем дано, а тем более — без посторонней помощи. Кому не дано, того вообще никакая книга не научит, а тот, кому дано не только уметь, но ещё и желать — тот может найти поучительный мэсседж даже в инструкции по эксплуатации подшипниковой втулки, не говоря уже о fiction. К слову сказать, в этом плане хороша и полезна проза Вуди Аллена, даже больше полезна, чем проза Ницше и Шопенгауэра. Нет, проза последних, безусловно, полезна для самообразования и возвышения себя как духовной личности, но Вуди Аллена полезно читать для отдыха и умения размышлять о серьёзном несерьезно и о несерьёзном серьёзно, без которого нельзя назвать человека поистине мыслящим. 

О! Сейчас почти без чертверти два, и Том уже позвал меня на ланч в кафе напротив. И мне уже до коликов интересно, какой феерически прекрасный бред он приподнесёт мне сегодня. А пока мы трапезничаем, расскажите, какую fiction любите читать вы.