А так вот — через пень-колоду, в смысле. И Оментия правду обо всём этом, вам, дитяте, поведает, но не всем. А тем, кто к этой Правде готов.

В общем, Правда эта — сермяжная, она же посконная, домотканая, кондовая — штука непростая, а очень даже сложная. И вот самое, наверно, страшное, што вообще может произойти с человеком — это если он ту самую большую Правду о себе вдруг узнает. И не то, чтобы это был для всех секрет большой, нет; всё же каждый, да потихоньку об этом догадывается. Но периодически от этой правды отмахивается, потому как, ну, действительно, кому вообще нужны такие геморрои, тем более, от самого себя. Глубиннейшую узнать-то. Так, чтобы деваться от неё было некуда — и ни с собой поспорить, ни со своими когнитивными диссонансами. 

Того, кто Правду свою познал, узнать нетрудно: у него, вродь как, вестибулярный аппарат наебнулся — в смысле, качка страшная и блевать тянет, от отвращения ко всему вокруг, зелёный весь ходит и просвещённый донельзя, ну, как после бодуна, только это не бодун, а хуже. Это Правда к нему явилась, вот что.

А она, Правда-то эта, вещь двуполярная: положительного заряда и отрицательного. Последняя, традиционно, лучше. И хорошо, если именно она к человеку является, полезнее — как ни посмотри.

Например, жил да был такой весь из себя биллгейтс, и однажды ему ХУЯК! по голове пыльным мешком, и всё. Смотрит потом на себя в зеркало — и оказывается, что не биллгейтс он никакой, а самый, что ни на есть, натуральный долбоёб. Он, можэт, и шишка какая, в смысле, директор крупной акционерной компании, и на бэхе весь такой, а всё одно — долбоёб just the same. И не потому, что компания левая, неприбыльная, или бэха не белая, а чёрная, нет, не потому. Просто Правда-матка ему клеймо на жопу поставила раз и навсегда — ТЫ ДОЛБОЁБ — и теперь ему с этим жить. В постоянной неустойчивости глобуса и тошноте от всего мирского. 

И вот тут ты, мой юный зритель, топаешь ножкой и вопишь, мол, как жы ето полезнее-то, всё вы вы врёти итагдалие. Но вот что я тебе, малыш, скажу: такая Правда, она, можэт, и неприятная будет, но всё-таки полезная и для людей, и для самого человека, к которому явилась. Вот из такой Правды, отрицательного, в смысле, заряда, всё хорошее на Земле появляеццо — и искусство мировое, и ракеты в большой Космос летают, и даже заслуженный скульптор роисси церители из такой Правды выродился, аки феникс, однажды уразумев, что никакой он не церители, и даже не скульптор, а в лучшем случае — комсомольский спортсмен-трезвенник. Порой, тошнота от самих себя доводит до таких ручек, што отдельно взятые гомосапиенсы вот так просто, сложа клешни, сидеть не могут, и потому начинают чего-нибудь делать — в надежде доказать, что никакой он не пидорас, а вполне себе д'артаньян, со шпагой и шляпой с перьями. Вот у кого что и получается. Иногда вполне себе прекрасно получается.

А вот что по-настоящему страшно — так это Правда положительного заряда. Она встречается и не редко, и не часто, а так — от случая к случаю; к тому же, к вашему, малята, сведению, долго с ней не живут — тяжко. 

Например, параллельно биллугейтсу, познающему собственное ничтожество, живёт себе да особо не тужит какое-нибудь убеждённое чмо, как вдруг, ни с хуёв собачьих, понимает всеми своими мозговыми извилинами, коих на счету одна, что никакое он не чмо, а вовсе даже отец атомной науки всея руси академик курчатов. А он, понимаете, всю свою никчемную жизнь привык димкабиланом, и чего ему теперь делать — непонятно, только чует он, что срочно ему надо мирный атом в каждый дом. Он так должен, и иначе ему никак — механизм запущен, и обратного хода нет, чтобы ни случилось. Но Правда, она хоть и положительная, но всё-равно ведь Правда, как ни крути. Поэтому одновременно с осознанием того, что он теперь, как никак, академик, приходит «авотхуй», и потому настоящая академия «нам только снится». Зато кащенко тут как тут. И дальше развития событий не сказать, что прямо горькие, но таки печальные, как ночь любви двух шизофреников.

От така хуйня, малята. Единственный проблеск света во всей этой глухой и непролазной жопе — это то, что каждый в силах сам выбирать, какая Правда к нему явится — добрая или недобрая. И я бы подсказала, какую выбрать вам, если бы ко мне хоть какая-то явилась. Даже самого низкого пошиба.