Возможно, я плохо знаком с языком. Не тем, который встречаешь при резком поцелуе. Да, он вёрток, мягок и тверд, с ним можно танцевать сглаженную спираль близости, его можно ласкать в месте уздечки и прикусить, когда он вообразит сделать с тобой нечто подобное. Он хорош. Но лучше тот язык, который горе, горы, горечь, город. Который распять, застать, подарить, смотреть. Вот этот язык, этот незнакомец.

Мешает то, что язык не подчинен кредитным правилам. Если ты научишься говорить три слова -- ты уже можешь устроить войну, катастрофу и любовь. Нет какого-то порога, до которого ничто, но после -- все вершины мира. А я человек. Не только биологически, но и психически. "Мятая и гнилая мандаринка -- зато моя!". И раз за разом сходишь с дистанции из-за мысли, что войны, катастрофы и любви может хватить.

Помогает другая, человеческая и обыкновенно мерзкая черта. Война создана, любовь сыграна -- а что катастрофа, она будет как эти две! Плевать на катастрофу, я хочу больше! Я хочу истязание, идеал, эмпатию! Я хочу сель, надир и тургор! Я не хочу всё, это слишком мало! Я хочу больше! 

Это больше напоминает флогистон, нежели таблицу Менделеева с дырками еще неоткрытых молекул. Потому что это не отсчет, это пиролитический топор скуки. Она сжигает все, что оставлено за обухом. Но рассечет все, что наивно останавливает кромку.

Но фатализм: желание взять надир, сель и катод -- оно не становится меньше. Никогда.