this is the scrunchyface of my dreamsПроснулась в 10 встала в 2, приснилось что я целовалась с спенсером ридом и эта было круто. Хотелось реветь все утро но сейчас лучше спасибо стишкам.
Смотрю на такие картинки и сердечко сжимается потому что я там никогда не побываю.
ГОЛОС И МОРЕ
...вдыхаю покой под водой,
свободу – над ней,
любовь – когда волны швыряют на камень,
облепленный острыми раковинами,
словно холодная кожа – инеем.
___
Бледная поверхность воды поднимается, превращаясь –
в барашка, в быка, наконец, – в альпийские горы
так и я – спружиниваю с пляжного желтка – в море, в море,
но черные-черные воры
плавники мне вырвали, чешую содрали,
и поскольку, наверное, разобрали другие роли
господь, подумав, назвал меня топором,
наделив деревянной силой и металлической волей
и швырнул топор в море
Волны бросают меня на облепленный ракушками волнорез – раз!
голени в мелких порезах – два!
из ладоней сочится желе – три!
море рисует на животе картины Дали
С каждым ударом я проживаю голос,
произносящий меня, как искру произносит кремень,
так – море говорит меня, в то время
как я обжигаюсь всяким его словом:
Голос порезов: ...вспоминая тебя, стоящую у окна в лучах крымского восхода
на фоне бежевых гор и зарослей винограда –
думаю, что всё же сошел бы с ума, если б тогда
посмотрел на свои голени –
порезы раскрывались на них подобно
бесконечно алым макам,
ибо – тело предчувствует разлуку
намного раньше ума,
а как это – бог его знает, то есть, один бог, конечно, и знает
он подсказывал – оба раза, когда я любил
последние ночи были длинны словно палеолит –
потому что вот так долго
поют вместе тело и бог, так невозможно
чисто, созвучно, синхронно, настолько звонко,
как бывает только в последний раз
никогда кроме последнего только в самый последний раз…
...Но мне ничего не нужно, кроме
упругого света во время шторма,
ибо я – песок, рожденный лежать свободным,
я – нежность в твоих руках, но я же – в его руках – воля.
Погружаюсь под воду, глотаю стылую смесь, но сила толкает ввысь –
едва успеваю заметить – сияющий горизонт так светел,
как тысяча детских глаз, после –
снова бросает на волнорез,
но – под водой меня произносит голос:
Голос подводного покоя: ...когда кричали голова или сердце –
заходил в ванную, включал воду, стоял, раздевшись,
подставив руки под поток, отрегулированный так,
чтобы коже было хорошо и комфортно.
после, постепенно, с тягостным фанатизмом,
приглушал холодную воду до пианиссимо,
после – возводил ее в ранг высшего молчания,
так, что кипяток становился выжигающей речью –
единственным криком, который я был способен ощущать.
сверху тысяча детских глаз проливала свет отчаянья,
такого, что я сворачивался в раковину под водой
и ощущал подводный покой, как заглушенную боль
...так видишь, видишь – боже, я – эта подводная раковина, свернувшаяся в себя,
сначала скучал по тебе, после – по себе,
наконец – обращался тоскующей пустотой
ибо нет тоски хуже, чем тоска ни по кому
нет тоски хуже, чем тоска ни по кому
Но – на хитиновый панцирь обрушивается
подводное течение, вытягивает меня наружу –
"ну что ты, глупенький, и правда подумал, что ты мне не нужен,
думал, я тебя не обнаружу?"
хватаюсь за голову, кружится, – боже, боже,
ты не хочешь меня сейчас – так захочешь позже,
ибо я – твой песок, рожденный лежать свободным,
я – твоя раковина, свернувшаяся в себя,
до теменных костей заполнен твоей водою,
никогда не знавший, но – забывающий тебя,
разве можно так выжигать, калечить меня, – любя?
течение выталкивает ввысь, на поверхность –
"только так, единственно так и нужно – любя".
И снова волны бросают меня на облепленный ракушками волнорез – раз!
голени в мелких порезах – два!
из ладоней сочится желе – три!
море рисует на животе картины Дали
Голос настоящего: ...живу, закрывая живот щитом, поскольку – море рисует на нем картины
острой галькой,
засохшей глиной
если бы нашел свой потерянный мобильник,
то набрал бы засекреченный номер –
сказал бы – позовите, пожалуйста, море,
а когда оно подошло бы –
я бы приказал: или рисуй сильнее,
или заканчивай эти сальвадоровы игры,
я слишком помню, что всё это – слишком временно,
но так же знаю, что ты во мне – слишком вечно,
за это можешь меня изувечить,
но – оттого не стану любить тебя меньше,
всей своей – временностью – человечьей,
всем своим жженьем песочным,
всей своей ветреностью и искалеченностью,
и потому изначально ты – отвечаешь мне тем же.
поскольку у меня почти не остается времени,
чтобы почувствовать: ты – единственное, владеющее мной
и ты единственное, обладаемое мной,
рисуй на мне – сильнее, больнее, откровенней, неповторимей,
рисуй немедленно, теперь же, пока я еще способен говорить, –
или же, – если ТАК невозможно –
уничтожь меня
...в море трудно, ветрено, больно только первое время,
у меня уже наступает, наверное, третье –
и я вдыхаю покой под водой,
свободу – над ней,
и любовь – когда волны швыряют на камень,
облепленный острыми раковинами,
словно холодная кожа – инеем.
Но нет у меня ни сожалений, ни оправданий.
