Про межполовой вопрос и моё к нему отношение тут уже неоднократно было, так что пора бы пройтись и по гендерному. Ну, понимаете, да? По паспорту я — человек, по национальности — еврей, по ориентации — пидор. Но, как подсказывают мне мои первичные половые признаки, я ещё и женщина. Конечно, не самый радостный факт моей биографии, но в жизни, знаете, и посерьёзнее огорчения бывают. Женщина, так женщина. Давайте об этом. 

Впервые, когда передо мной ребром встал вопрос половой принадлежности, мне было лет эдак 5 или 6 от роду: я, кажется, где-то здесь, у себя, уже рассказывала эту историю — может, кто из здешних динозавров помнит? Так вот, всё случилось ровно тогда, когда я уебала лопаткой по башке одному маленькому, но очень наглому мальчику, который совершенно бессовестным и варварским образом пытался отобрать у меня эту самую лопатку. Каждый раз, когда кто-нибудь слышит эту дюже душераздирающую историю, меня взывают к совести: мол, как это так, ударить ребёнка! постыдилась бы. Но я, что в шесть лет, что в двадцать шесть, всё-равно не понимаю: чего именно мне нужно стыдиться и в чём себя винить? В том, что я не придумала ничего другого, кроме как защищать себя и свою собственность единственным доступным тогда способом? Хоспаде, да мне же, блядь, ШЕСТЬ ЛЕТ! И пацану, который посягнул на моё имущество, примерно столько же. «Чего вы ждали? Мне нужно было прочесть ему стокилометровые морали, призвать к нравственности, погрозить, наконец, пальчиком, или что?» — постоянно задаюсь вопросом я. Честно говоря, всё это смахивает на большой заговор некогда крепко недоёбанных моралистов, которые всеми возможными методами стараются доебаться до мельчайших деталей, а затем раздуть из этого большущую жопу размером с Новый Орлеан. 

В общем, именно тогда мой отец впервые узнал о том, что у него «не девочка, а ужос» от мамы бедного и несчастного мальчика, зверски избитого игрушечной лопаткой шестилетним ребёнком. Честно говоря, сначала меня не очень-то прельщала прерогатива быть ужосом, потому как это что-то из детских страшилок про бабайку, живущую в лесу и пугающую по ночам маленьких детей. Однако, вскоре я заметила, что девочки, которые «не ужос», носят огромные розовые банты и постоянно заливисто рыдают и визжат по любому, даже мелкому, поводу, и тут же для себя решила, что «ужос» вполне подойдёт. 

В следующий раз вопрос гендера коснулся меня уже в 12 лет, во время летних каникул у бабушки и дедушки, в Севастополе, где добрую половину моего отдыха стояла ужасно противная по всем меркам погода, из-за которой всё это время мне пришлось проходить в бесформенной куртке, джинсах и кроссовках. На вид я не сильно отличалась от простой ребятни, с которой играла футбол во дворе — обычный худощавый патлатый подросток, коих миллионы. Такой меня и считала местная банда мальчишек, окрестив гордым прозвищем «эй, пацан», на которое я охотно отзывалась, ибо уже тогда упорно отрицала своё женское естество. Вскоре, после моего праздного шатания около их междусобойчика, меня приняли в команду, и, чего уж греха таить, нападающим я была хорошим. 

Ну, а спустя две недели как-то распогодилось, все побросали мяч и тут же рванули на пляж, в том числе и я. Каково же было удивление моих футбольных приятелей, когда они разглядели во мне женскую хрудь, хоть и находилась она тогда в глубоко зачаточном состоянии, буквально на уровне среднестатистического подросткового прыща. Естественно, они тут же наотрез отказались продолжать со мной всяческие, в том числе и спортивные, отношения по причине моей половой принадлежности к прекрасному полу, но мною им было быстро и чётко, при помощи кулака и коленки, разъяснено, что дискриминация по половому признаку — не есть правильно и целесообразно, и справедливость тут же восторжествовала. В дальнейшем, никто и никогда больше не пытался притеснять и ущемлять меня в правах, а также подрывать мой авторитет лишь на основании того, что я — жэнщина. Надо полагать, из страха растерять последнее, чем можно жевать конфеты. 

Вот как-то так и сложилось, что в моей жизни не нашлось человека, которого бы в действительности тревожило то, что я не интересуюсь всякой девчачьей лабудой вроде кукол и игр в «дочки-матери», но зато, вместо этого, лучше многих мальчишек метаю ножик прямо в цель, помогаю отцу рубить дрова и, по необходимости, ношу разные тяжести вроде мешков с картошкой или пятилитровых фляг с водой. Как-то так сложилось, что не нашлось человека, который мог бы поучать меня на тему «ты же девочка, ты должна». Как-то так вот я и выросла, с чётким воззрением на то, что лишь наличие у людей тех или иных органов, разбивающих их на два подвида, ни в коем разе не определяет то, что им можно делать, а что нельзя; как вести себя, а как нет; как выглядеть, а как нет, и так далее. Со всеми этими странными сложностями мне пришлось столкнуться в более сознательном возрасте, и сперва это было большим огорчением и удивлением. Да и сейчас, признаться, ситуация не слишком изменилась. Как-то меня постоянно возмущает тот факт, что люди считают себя лучше или хуже, правыми или неправыми, равными или неравными, только потому, что между ног у них болтается или не болтается мужской половой хуй. Я не понимала и до сих пор не понимаю, как наличие или отсутствие какого-то органа может определять бытие и сознание человека — это же, блядь, просто мышца, ни к чем, собственно, не обязывающая, разве нет? Силу этот центральный корень жизни может обрести лишь тогда, когда на одном конце у него — мужчина, а на другом (семяизвергающем, если вы понимаете) — женщина. И то, по понятным причинам, силу ограниченную, в пределах одной ячейки общества. 

А если хуй нужен его носителю только лишь для сотрясения им воздуха ради поддержания мнимого господства, то это и не хуй вовсе, а так — штука, которой писают. 

И не более. Кстати, то же и вагины касается, дорогие девочки.