Бабушка рассказывала, что они были очень дружны, вместе выпивали. Я лишь помню, как дед с дядей Костей с руганью гнули полозья для больших саней. Как-то по-нужному подготовленный и специально обтесанный брус загибали спиралевидно между особым порядком вкопанными столбиками, постепенно подтягивая веревки так, чтобы один конец наконец становился круто загнутым. Процесс занимал несколько дней. Спору и крику между друзьями по поводу технического регламента изготовления было столько, что загибались уши и трещала дружба, но в итоге вроде всё вышло более или менее достойно.
Умер дядя Костя нелепо и гротескно. Он привязался к очередному поросенку, взятого на откорм. Свин там чем-то болел, его он выходил, души в нем не чаял, как говорят. В день, час и минуту, как поросенку вогнали под лопатку большой нож, его седце не выдержало этого. Такая вот история. 
Там всё постоянно убывало. Убывал народ, кто географически, а кто физически. Погружаются в землю дома вслед за хозяевами, неотвратимо и укоряюще медленно, вопя небу мольбы выбитыми глазницами окон. Убывают заброшенные человеком поля, кровью отвоеванные, потом пролитые. Исчезают в траве и ельнике наезженные дороги и тропки к вытравленным беспощадными пожарами селениям, потому что некому их отстраивать. Старухи привидениями живут в с виду в заброшенных домах, копошатся что-то. И в утренний туман смешивается уже дым двух-трех дворов, а не десятков, как было в начале прошлого века. Тает вместе с так и неразбитым скотом тонким ледком на осенней луже посреди заброшенной всеми деревни чья-то наивная уверенность в справедливость мироустройства и вера в воздаяние по трудам.

Вот, кстати, совсем не могу представить на месте дяди Кости старика Судова, который тоже со свиньей гулял. И чтоб тот скончался от такой потери? У него есть прототип: это Паниковкий из "Золотой Антилопы" Ильфа и Петрова, только без сатирического убранства.