Камни градом обрушиваются на его спину и голову, хребет с хрустом выдергивают из ослабевшего тела дугой и отбрасывают в сторону. Вокруг растекается кровь, вся комната пропитывается кровью, просачиваясь сквозь бетон к соседям нижних этажей, и Боль снова заползает в его рот, подрагивая от предстоящего удовольствия. Вкручивается как штопор в пробку от бутылки какого-то дерьмового бухла, и сочно причмокивая, вонзает клыки, принимаясь тянуть жизнь изнутри. Его сжирает озноб, он похож на припадочного эпилептика, вместо глаз видны белки, а язык прикушен ровным рядом крепких зубов. Тебе ведь хотели его откусить, помнишшшьь, — едко усмехается Боль, постанывая от экстаза, который ей дарит жаркая плоть. Каждый раз она начинает жрать его первым — поганый сочный язык, который слишком много говорит лишнего. Его выламывает в нечеловеческом крике, и глухой мир снова слышит звук его дробящихся костей и с треском рвущейся плоти. Неясные тени и чужие голоса глухо бьют в барабаны его нервов. Одна из теней пытается пробиться слишком настойчиво и накрывает его голову холодными мокрыми листьями, погребая и утягивая в землю. Она нашептывает и успокаивает. Но он уже не слышит — из лопнувших ушей идёт кровь. Боль корчится в сладких судорогах и снова отрыгивает остатки...