Страх перед одиночеством большого города.
Еще никогда им не было так холодно:
Всем невыспавшимся, неудавшимся, нерожденным,
А душа казалась, как легкие, воспаленной.
Ты знаешь, как это лечиться? - Алькогольным градусом.
И да, конечно же, радуйся,
Что ты не из тех продрогших бульварных псов,
Побывавших в радиусе тысяси адресов,
Но не нашедших не единого места, где им будут рады.
Они твердили - творите, рушьте преграды,
Но потом этих самых псов загоняли в вольеры.
Безжалостные. В ход шли и пули, и стрелы.
Им еще никогда, никогда не было так.
Когда стирались все мысли и записи в дневниках.
Когда по ночам от холода совсем не спиться.
Когда сходят с ума те, кто не успел спиться.
Ты болен, но это не лечиться. В этом и есть вся ирония.
Напалмом они жгут города, а затем в церквях жгут благовония.
Втискивают в пустые головы молитвы, чтоб замолить лишний грешок.
Кричат о толерантности, но готовы вместо костра использовать электрошок.
Радуйся, если ты не из тех еретиков, атеистов, геев и прочих,
Стремящихся все вокруг опорочить.
Если ты не из тех загнанных псов,
Воющих на дым от разоженных костров.
В этих людях нельзя отличить от грешных святых.
Ты будешь выть , если ты не один из них.