Вот боже... что нравится людям. И какие же они все-таки гадкие. И тупые. Вот как ни крути. Ты с ними общаешься, они такие замечательные, веселые, остроумные... и вот наступает момент, когда ты просто ясно понимаешь, что перед тобой какой-то идиот. И что он всегда им был. Что это не минутное умопомрачение, а патология.
Ну вот что им интересно... фигня какая-то, пустяки... никакого созидания, спешка и спешка, погоня за новшествами, суматошное оглядывание по сторонам. Какие-то бушующие молекулы в стакане воды. А в целом-то что? Ничего - гладь, колеблемая только встряской.
Можно ли верить в человека? Хороши ли люди в принципе?
Я бы написал тут одну вещь. Вот подумаю еще, стоит ли ее писать.
Мне тогда было года три или четыре. Меня забрали из садика...
мерзкое место, кстати, никогда - я повторяю - никогда его не любил! Ну, кроме разве что того случая, когда я влюбился в одну девочку там. И то! И то мне не особо туда хотелось.
Что ж. Меня ведут из садика домой, и я вдруг спрашиваю: "А у нас дома кошечка, да?" - так я, по крайней мере, помню.
Да, этот питомец не всегда был любимый. Это скорее я был идиот. Чуточку больше, чем сейчас.
Но теперь Ксана начинает мяукать у двери, когда я еще в тридцати метрах от своего подъезда. И этот факт точно не подлежит сомнению. И это она не видит или слышит меня.
Ну, а что началось-то? А вот это все и началось. Связь эта странная.
Конечно, не будем так романтизировать. Кошка моя, возможно, не только со мной так. Хотя, вроде, меня она выделяет. И, возможно, я мог узнать о ней тогда, в первый раз, до того, как догадался. Хотя, вроде, и не знал.
Вот как раз в связи с этим и думаю, стоит ли говорить о том, что...
Нет, не ясно, о чем я хочу сказать. Лучше еще подумаю.
Степан Николаевич остановился, поглядел по сторонам и через несколько секунд пошел дальше.
"Петя еще привязался со своими глупыми идеями, - продолжал он, - что он все заладил с этой свободой слова, свободой мысли? - да ведь и вещи такие скучные и давно разъясненные! Нечего тут рассуждать и думать даже нечего".
-Так, а куда это я иду? - спохватился Степан Николаевич, когда сворачивал не на ту улицу.
"Ничего не соображаю уже... Нелепо, нелепо! Сколько умников вообще развелось... И всё такие дилетанты. Дурак ты, Петя! - вот моя свобода мысли".
Вжих! - промчался мимо олень.
Вжих! Вжих! - еще пара.
Но Сара не отвечает и смотрит на солнце. Ее милые лохматые волосы колышутся на ветру. Кажется, они никогда не остаются неподвижными.
А неплохой вечер! Такое огромное небо, в рыже-кремовых тонах. Где облака?.. Странная местность: каменистая, пустынная - оттого небо такое большое; мы сидим на крыльце деревянного домика. Похоже, в нем нельзя жить; возможно, это какая-нибудь будка. Рядом - дорожный знак неясного содержания. А по ту сторону дома как будто и нет ничего, будто он - на самом краю. Вероятно, так оно и есть.
Вжих! - снова олень.
Непременно, где-то должен быть лес! Кажется, я вижу его - он справа и слева от нас. Не могу сосредоточиться на этом.
-Есть такие места, Сара, которых нет. Но мы их очень живо воображаем. Я думаю, больше всего человека впечатляет мир его снов.
-А было бы очень красиво, если бы этот закат был фиолетовым.
-Вот и я так думаю...
Вот уже несколько дней как у меня живет таракан. Оу, конечно, я знаю, что такими словами никого не удивишь, ибо у многих из нас живут эти прелестные рыжие создания. Но тут чуть-чуть по-другому. Честно сказать, я все думал, стоит ли об этом писать. Но теперь, когда накоплено уже немало фактического материала, я полагаю, можно о чем-нибудь и рассказать.
Я назвал его Синькой. Дело в том, что когда я выбирал контейнер для него (он же контейнер для еды, хотя тараканы - так себе еда), решил взять с синей крышкой.
А встретились мы вот как. Моюсь я себе в душе, поворачиваю голову на стену... и я влюбился! Нет, сначала я обосрался. Поймал этого огромного парня в мыльницу, дотащил до комнаты (ах да, я в общаге живу), с помощью кучи манипуляций пересадил во временную бутылку, покормил, попоил...
Да, он достаточно большой для рыжего таракана. Сантиметра четыре в длину (это только тельце). Любопытно было наблюдать за ним. Он так мило моет усики! Больше всего люблю его в эти моменты...
А недавно оказалось, что мой Синька - девочка! И она собиралась рожать. Она зарыла капсулу с детенышами в "миску" с едой. Молодец какая...
Когда-то моя девушка настойчиво предлагала мне подарить хомяка. Я не менее настойчиво отказывался. А теперь у меня есть кто-то покруче хомяка! Прихожу откуда-нибудь - проверяю сразу, как жизнь у этой милашки.
Мыслей животрепещущих у меня сегодня нет. Отделаюсь очередным кусочком... кхе-кхе... творчества. Не беспокойтесь, их мало осталось. Я понимаю, что никто не обязывает меня писать сюда часто. Но не будет ведь лишним!
Сегодня снова ощутил прелесть прогулки - как жанра, то есть.
Просто иди. У тебя есть одна пара ног и есть мир, по которому эти ноги должны ступать. Ты можешь идти совершенно куда угодно! - Здорово, а? Мир как будто ждет, когда его раскрасят твои подошвы, как можно тщательнее. Смотри по сторонам, изучай место, где ты находишься, ищи красивое и интересное вокруг себя, найдешь - запоминай. Смотри самыми широкими глазами. Прекрасное порой так незаметно, но в то же время так очевидно. Переосмысление очевидного - вот еще одна твоя цель. И думай. Размышляй. Сочиняй. Разве нужно что-то еще? Ну, если без риторики, то что-нибудь еще да нужно - это несомненно. Но если ты не умеешь гулять - ты не умеешь ничего.
Ну разве это не прелесть - прогулка? И одному, и вдвоем. И "всколькитером".
Кафешки, клубы - это неплохо, но такая основа никуда не годится. Такая основа гнила и уныла (уточню: как основа, но не как развлечение).
И это ведь - главное - совершенно бесплатно! И очень просто! (И еще полезно, если уже совсем так посмотреть)
Так, ладно, я необратмо засыпаю, так что придется оставить этот бесформенный поток, пока мордой в клавиатуре не уснул.
Философский раннеюношеский рассказик. Я бы сказал, интересный. Даже мне сейчас, потому что он как будто уже и не вполне мой.
- И Вы будьте здоровы.
- Полагаю, следует представиться.
- О, не стоит, нас всего двое.
- Что?
- Нет, нет, ничего.
- Боже, ну сделайте уже что-нибудь.
- Вам помочь?
- Ох, нет, Вы не так меня поняли.
- Что же тогда мне нужно сделать? Зачем?
- Да просто, чтобы путаницы не было.
- Путаницы?
- Ох, не важно. Садитесь.
- Так что же за путаница?
- Нет, не важно. Я думал, Вы тоже об этом знаете.
- О чем же?
- Нет, об этом либо знают, либо не знают. Понять это невозможно.
- Может, я все-таки пойму?
- Я задам наводящий вопрос. Вот как понять, что что-то сделали Вы, а не кто-либо другой?
- Как, как? Если что-то сделано мною, то это сделано мною, это понятно с самого начала.
- Но ведь точно так же я могу что-либо сделать. Чем мое "Я" отличается от вашего?
- Хотя бы тем, что вот я, а вот Вы. Это заведомо понятно.
Охохо, кто-то, похоже, не любит шутки про дерьмо!
Вот Петр Михайлович сидит на стуле напротив окна. Он глядит в окно и видит в нем кусочек голубого неба, молодой клен, а также весенних птиц, то и дело садящихся на ветки или пролетающих мимо. Петр Михайловивч - фамилия его, между прочим, Жмаков - очень любит чай, и - да! - в его руке как раз чашка горячего, черного, под стать глубокой натуре, индийского чая. Жмаков пьет неспешно, аромат чая освежается легким ветром.
Вот в дверь постучали. Это была тяжелая, дубовая, с кожаной обивкой, дверь. Постучали еще раз; Жмаков вздохнул и, с легким благородным кряхтением, поднялся со стула. Чай поставил на чайный столик (как, впрочем, и полагается); направился медленными, исполненными приятной лености шагами в другой конец гостиной, в коей он находился все это время, а далее в прихожую; ветерок колыхал полы мягкого домашнего халата, глаза его все время щурились от играюшего зайчиками последполуденного солнца.
Вот, наконец, гость воспользовался дверным звонком.
-Обождите минуту! - Жмаков уже подходил к двери. Отворил ее, - Ах, Дмитрий Михайлович, милый друг мой!
-Здравствуйте, Петя! Каков вид ваш - неужто дремали Вы?
-С этакою-то атмосферой, конечно, подремать не грех, да вот все не дремлется. Ну же, проходите скорее!
Дмитрий Михайлович вошел в скромную прихожую и обосрался.